Как научить эмпатии
— Он постоянно просит завести ему кого-нибудь живого, — озабоченно сказала мать. — Собаку, кошку, попугая…
— Горячо одобряю, — я дружелюбно подмигнула ерзающему в кресле мальчишке, которому на вид было лет двенадцать.
Самый возраст — чтобы щенок (котенок, птичка) был только твоим, чтобы заботиться о нем, чтобы он тебя узнавал, встречал, радовался. Я совершенно уверена сама и люблю рассказывать об этом детям: животных (собаку в первую очередь) когда-то, много тысяч лет назад, приручил подросток. Спрятал где-то неподалеку от родовой пещеры осиротевшего щенка дикой псины, выкормил его…
Есть исследования: дети, которые растут в доме, где есть животные, сами с детства привыкающие ухаживать за ними, вырастают более адекватными, более эмпатийными… В общем, одни сплошные плюсы.
— Но я, если честно, просто боюсь, — продолжала между тем мать.
— У Кирилла аллергия на шерсть? — предположила я самое вероятное.
— Нет, никаких аллергий у него, по счастью, нет. Но он, понимаете… он абсолютно всего этого не чувствует… Не по злобе, нет, бывают, вы знаете, просто жестокие дети, которые там кошек мучают или могут хомячка «затаскать», или еще что — так вот Кира совсем не такой, но…
— Но в чем же дело? — я насторожилась. Может быть, проблема, с которой она пришла, много серьезнее желания мальчика иметь собаку. Какие-то нарушения эмоционального развития?
— Он как-то не чувствует их всех, — объяснила мать. — Книжки про животных любит, фильмы, слезами умывается, если там их обижают или грустно кончается, в школе по природоведению и биологии всегда круглая пятерка, говорит, что будет биологом, а когда доходит до дела… Вот по его же просьбе поставили ему в комнату цветок, чтобы он за ним ухаживал, так он засох, а Кира как будто и не заметил. Потом, когда я ему сказала, увидел и даже заплакал — жалко. Черепаха у нас была — так он ее покормить забывал, она похудела, чуть не сдохла, по-моему, я разозлилась, отдала ее знакомой девочке. Потом крыса жила — он ее любил, спору нет, играл с ней, кормил, но иногда она пищала, убегала от него, а он удивлялся, чего это она, поилку мог забыть помыть, а от ее клетки иногда так воняло, что я не выдерживала, сама убирала… Но когда крыса потом умерла, так он неделю ревел и рисовал ее портреты, и даже стихи про нее писал. Я говорю: ну давай еще крысу заведем, мы теперь хоть про них знаем, а он собаку хочет, а я сомневаюсь…
— Ты очень хочешь кошку или собаку? — спросила я Кирилла.
— Очень! — воскликнул мальчик, прижав руки к груди. — Они же умнее крысы. Я читал про собак и сериалы про Рекса и про Лесси смотрел. Я буду все-все для них делать! Честное слово!
— Крысы-пасюки по интеллекту не ниже кошек, — сообщила я. — Удивительные звери. У меня много крыс было. Я тебе дам ссылку, где про них почитать… Я ведь по жизни и по первой специальности биолог. А биологи работают с живыми объектами. И знаешь, что тут самое главное? Базовое уважение к жизни…
— А что это такое? — блеснул глазами мальчишка. Он пока не мог понять: я в вопросе собаки на его стороне или на стороне матери? Приглядывался внимательно.
— Это трудно объяснить... Я лучше попробую рассказать одну историю, может быть, из нее станет ясно. Ты видел когда-нибудь лягушачью икру?
— Да, да, в луже!
— Так вот. Я была тогда еще студенткой. И у нас был практикум по эмбриологии амфибий. Мы выращивали головастиков из икры в специальных кюветах, которые хранили в большом холодильнике (чтобы замедлить развитие), и потом делали под микроскопом всякие удивительные вещи: например пересаживали слуховой пузырек на хвост — и на хвосте головастика вырастало ухо…
— Ух ты! — глаза Кирилла продолжали светиться. Мать поморщилась, ее мой рассказ явно не радовал.
— Практику у нас вела Наталья Сергеевна. Она была высокой, худощавой дамой (иначе не скажешь), из старой петербургской дворянской семьи, со всегда выпрямленной спиной и тихим вежливым голосом, который она никогда ни по какому поводу не повышала. Плавно ходила по университетским коридорам в длинной черной юбке и чуть-чуть всем улыбалась. Я пыталась подражать ее манерам, даже сшила себе такую же юбку. Но у меня все равно не получалось.
И вот однажды на нашей кафедре эмбриологии (вообще-то весьма тихой — на каждом курсе у нас было всего пять-семь студентов) раздался визг. «Студенты четвертого курса!» Мы все оставили микроскопы, выскочили из лаборатории в коридор и узрели совершенно невероятную картину: визжала Наталья Сергеевна! Нам сразу стало попросту страшно. Мне вроде было не в чем себя упрекнуть, но сразу захотелось спрятаться под лестницу. Что же случилось?
Кто-то из нас пятерых оставил на солнце на подоконнике кювету с подопытными головастиками, вода испарилась, головастики умерли и присохли ко дну. Кто это сделал? Я не знаю до сих пор. Никто не решился признаться.
«Мне все равно, кто из вас это сделал! — кричала Наталья Сергеевна. — Я не могу и не хочу применять к нему никаких санкций. Но я прошу, я умоляю этого человека пересмотреть свой жизненный путь и уйти из биологии. Возможно, он станет прекрасным инженером или художником-оформителем. Но тот, кто не чувствует живое, не может, не имеет права с ним работать. Это невозможно, это безнравственно по самому высшему счету! Базовое уважение к жизни, коллеги, базовое уважение к самому феномену, к мельчайшей частице — вот единственное, что дает нам, как неотъемлемой части живого, оправдание… И я умоляю вас, я готова встать на колени…»
Мы все (виновный и невиновные) одинаково смотрели в стороны и мелко тряслись от ужаса. Нам говорили и раньше (все-таки мы учились в университете), но думали ли мы о своей личной ответственности до этого случая? Не знаю…
Кирилл молчал. А мать не выдержала и, подняв палец, наставительно произнесла:
— Вот! И я тебе всегда то же самое, что и доктор, говорю! Когда ветку ломаешь или кору ножом режешь, и то — дереву больно… Спасибо вам, мы пойдем думать…
* * *
Она заглянула ко мне спустя пару месяцев, удивленно округлила глаза:
— Вы знаете, на него подействовало! Он сказал: мама, давай и с крысой подождем. Я пока попробую почувствовать. Потом говорит: вроде получается. И стал дождевых червяков на асфальте после дождя собирать и на газон относить. И цветы поливает…
— Подумайте о тех кружках, которые я вам в прошлый раз называла, — сказала я.
— Да ходит уже, ходит, очень нравится! — замахала руками женщина. — Особенно лекции, которые кто-то там из вашего университета читает. А отец тут на рыбалку собрался, так Кирка ему про ваше «базовое уважение» задвинул, у того и челюсть отвисла…
— Неофит, ничего не поделаешь, — я улыбнулась и пожала плечами. — Но это добрая вера.
Мать кивнула и улыбнулась в ответ.
Катерина Мурашова
